Идти в неизвестное

13.02.2017

Из серии "Записки альпинистского врача"

Посвящается Эльчибекову Вадиму Ашотовичу, нашему тренеру и старшему брату для нас всех.

"Ты понимаешь, он сейчас уйдёт". "Но он ещё слаб, еле выжил после Муз-Джилги". "Я знаю его уже пятнадцать лет, он настырный, он уползёт, чтобы там сдохнуть. Вон, его рюкзак, подогнан и новёхонек. После того, что он сделал с питерцами, никто ему не сможет ни в чём отказать, и, боюсь, он уйдёт или с хохлами, они с ним утреннюю гимнастику делали, я сам видел, или с Хрищатым, тот с ним или в футбол, или бешеную гоняет, или с Лёней Трощиненко на Корженеву. Его надо просто раскулачить. У тебя, я вижу, анорак разорван. Забери у него всё, оставь его голым, только кошки оставь, за них убьёт, это Ванды подарок."

Этот диалог происходил между Ашотом и Валеркой, а рюкзак был Айболита. И когда Айболит вернулся в шатёр, то нашёл свой рюкзак разорённым, а Валерку - одетого в его новенькие Айболитовские шмотки. Возле рюкзака он нашёл разорванный Валеркин анорак и остальное грязное и порванное его барахло...

Он поймал Валерку в тамбуре шатра, схватил того за ворот своего собственного анорака и в тихом бешенстве начал трясти маленького Валерку. "Ты кем себя уже вообразил - Месснером, Тенцингом, Студениным, может, Хрищатым? Вчера отказался убирать своё собственное дерьмо возле шатра, мы с Бойцом убирали, сегодня меня обобрал, я тебе что, не дал бы, если бы попросил?" Валерка не отвечал, он опустил глаза и молча ждал, когда Айболит выпустит свой пар...

На следующий день, когда команда по обычаю выстроилась перед уходом, Валерка бросился к Айболиту, как будто чувствовал, что не вернётся: "Прости, Док, чист я перед тобой". Айболит поймал Ашотовский взгляд и всё понял. Поседевший и стареющий Тигр ещё был полон сил и достигал своей цели всегда и, если надо, подминал под себя и мораль, и закон...

Он хорошо помнил, как однажды Ашот, спасая ему жизнь, одной рукой тормозя двухсоткилограммовые сани с тремя, впрягшимися в них парнями, другой рукой выдернул его из-под саней, острый полоз которых должен был пройти ему как раз по височной части черепа, поднял Айболита и отбросил, как щенка в сторону той уже далёкой зимой, под Кызыл- Агыном. И Айболит слышал в зто время треск разрывавшихся тканей Ашотовского живота. А потом при осмотре вечером он обнаружил у Ашота грыжу белой линии, размером с кулак подростка. А теперь Ашот, решив, что спасает Айболита вторично, оставил его без штанов и без единого шанса выйти наверх...

"Придётся платить по счетам," - Айболит решил оставить зимние семитысячники на потом, как оставлял многое на потом в своей нелёгкой альпинистской карьере...
"Давай, Валера, возвращайся, всё нормально," - они обнялись. - "Отдаю тебе всё с легкой душой."

На следующее утро, когда Айболит вышел из шатра, небо было подёрнуто лёгкой дымкой, сквозь которую неярко светило зимнее, не греющее солнце, освещавшее холмики, на которых располагались тёплые шатры экспедиций, а вокруг этого островка медленно, со скоростью один метр в год, протекали мощные и огромные, налезающие друг на друга, скручивающиеся, серые пласты льда, хранилища холода и воды. Южнее и ближе к востоку был виден Большой Барьер Памирского Фирнового плато, а на гребне пика 7495 развевались гигантские снежные флаги, а на холмиках островка уже устанавливались подзорные трубы, направленные на ребро Бородкина и далее...

Всё шло своим чередом. Команды шли наверх, вниз возвращались редкие заболевшие, и когда было нужно, Айболит охотно помогал Эдуарду Липеню - врачу сборной, самому опытному и самому старшему из всех врачей, населявших сейчас базовый лагерь...

Всё пошло не так на спуске. На высоте 7300 у предпоследней связки - Валерки и Коли заклинило верёвку, и Валерка, спускавшийся первым, резко выдёргивая верёвку, сам опрокинулся на спину и сдёрнул Колю, который, упав ничком, умер сразу. Айболит в трубу видел Колино неподвижное тело, а ниже барахтавшегося на снегу Валерку. Потом Валерка упал навзничь, немного проехал на спине и остался без движения.

Замыкающая связка Першина и Антипина подошла к Валерке уже спустя почти час. Валерка продолжал дышать, но был без сознания. Уносить его с собой сил и возможности не было, и парни просто сидели рядом и не могли от него, от живого, уйти...

В наступившей темноте все, кто был на базе, собрались у рации. Постоянная связь с группами не приносила ничего нового. Валерка без сознания, дышит. "Как сами?" " Да сами еле живы." Айболит слышал отчётливый голос Першина. Чёрный и страшный Ашот просил радиста передать им, чтобы уходили, и Валерку чтобы оставили. Айболит пристально глядел ему в глаза. "Ну что смотришь, сейчас будет труп налезать на труп, их пойдут спасать и будут трупы ещё, и этого домино нельзя допустить. И пусть меня или проклянут, или убьют потом, но им надо уходить". Айболит не мог оторвать свой взгляд: "Ну ты же знаешь, что этот приказ никто выполнять не будет". Ашот молчал, только махнул кистью руки в знак согласия, и когда Валерка умер, Першин и Антипин уже мало чем отличались от него. Ашот опять был прав, и сама истощённая до предела группа встречи еле привела их на бивуак...

И эта шокирующая беда тяжёлым асфальтовым катком прошлась по всем тем, кто был сейчас на горе и по всему базовому лагерю, не оставив в стороне ни одного человека, украв смех и веру в лучшее, ударив по чувствам и душам, разломав их, как бывало, под чудовищным давлением, на ледопадах пласты льда начинали налезать друг на друга, вставать вертикально и скручиваться в исполинские спирали. И, как пласты этого пакового и древнего льда, логика мышления дала массу глубоких трещин, скрутив в спираль и разорвав мыслительные процессы, и уже не было ни у кого трезвой оценки случившегося, а те, кто думали, что они остались с ясным умом, ошибались тоже...

Началось с того, что Реботяга-Рыжий отказался вести свою команду вниз в этот день, хотя люди и могли спокойно спуститься. Затем Шопен, у которого посинели передние половины обеих ступней и были холодными, но он ими управлял, обещая Липеню и Айболиту не давать их резать, в первый же день своего приезда в Питер лёг под нож, а Бел, по непонятным причинам отказывался показывать свои ступни, хотя никакого секрета это не представило. Тут же, по приходу Работяги- Рыжего и его команды, Путрин, не дав им привести себя в порядок, устроил им погромный разбор, как в учебном альплагере после тройки, и когда Работяга, только что вышедший из ада, послал его коротко, но очень далеко, тот вспылил и сообщил Работяге с гордостью, что делал Победу. "Летом?" - спросил его с издёвкой Работяга-Рыжий. "Какая разница?" "Большая," - и перестал с ним спорить вообще. А Коля Чёрный, видя состояние Айболита, сообщил ему, что Путрина у них больше в экспедициях не будет...

Наконец, свою долю в этот сумасшедший дом добавил Гурий, предложив Ашоту услуги своей питерской команды для снятия тел Валерки и Коли с горы, хотя эти люди только что пришли из такого же ада, что и все остальные, и тоже были не в лучшем состоянии, и, по глубокому убеждению Айболита, на своей шкуре испытавшего, что такое высотная зима, надо было просто радоваться, что пришли они живые...

И впечатление было такое, что Гурий, собираясь послать людей на явную гибель, совершенно не представлял, что творится наверху там зимой, и что такое совершила его собственная команда...

Затем Ашот, ещё не оправившийся после потрясения, заговорил о том, что Валеркиной семье нужно сказать, что смерть его наступила сразу, и с этим почему-то был согласен и Ляба, и Айболит, а Липень, по просьбе Айболита, из гуманных соображений согласился дать это в посмертном заключении...

Отголоски всего этого безумия и несостыковок конечно, как плохой телефон, дошли до семьи, и они, подогреваемые завистниками Ашота, были враждебно настроены и уже не верили никому.

По приезду в Ташкент Ашот, безуспешно пытаясь добыть свидетельства о смерти, позвонил Айболиту спустя месяц и, сказав, что уже нет сил, попросил Айболита поездить с ним. Первое, что они сделали, заехали в общежитие, где был прописан Коля, и попросили справку у комендантши, что тот здесь жил. Справку требовали в какой-то инстанции для оформления свидетельства о смерти. Получив категорический отказ, Ашот обречённо смотрел на Айболита.
"Отдай мне паспорта, езжай домой. Я всё сделаю. Почему ты мне сразу ничего не сказал?". На следующей неделе, методично обивая пороги минздрава и горздрава, он, наконец, получил чистые бланки свидетельств и поехал за печатью в морг своей же больницы...

Морг располагался в глубине двора, и был прикрыт широким плакатом, где ранее красовался пятизвёздочный Брежнев, а теперь Горбачёв, и почему-то без родимого пятна...

Было уже три часа пополудни, вскрытия были закончены, и завморгом, молодой и толстый великан Алёша Попович сидел за обеденным столом во главе своей дружной и весёлой шайки. Айболита, как основного поставщика трупов, эти разбойники прекрасно знали, подвинули стул и налили спиртику...

Уже в кабинете у Алёши, когда Айболит посвятил того в запутанное дело получения свидетельств о смерти, тот смотрел на него, как на сумасшедшего...
"Когда мой сын оказался в критическом состоянии, я не пошёл министерство, я принёс его к профессионалу, к тебе. Я доктор мёртвых, я профессионал, почему ты не пришёл ко мне сразу?" "Но ведь ты сам всегда говорил - нету тела, нету дела". "Не для тебя, дорогой мой, не для тебя", - улыбнулся Алёша Попович, сильным ударом ставя печати на бланках своей огромной ручищей...
Похоже, это повальное сумасшествие, видимо, не обошло Айболита тоже...

Темнело, и на выходе, у фасада клиники, он тормознул такси, и по приезду к дому Ашота попытался расплатиться. "Ну, что Вы, доктор, Вы лечили моего внука, я не могу с Вас брать денег," - заявил пожилой шофёр-узбек. " Он умер, но Вы давали ему свою кровь, и наша семья этого не забыла."

Ашот сидел у себя в подвале и работал с фотографией пика 7495, помечая места гибели Валерки и Коли. Что-то измеряя и высчитывая, он готовил поисковую экспедицию на лето. Айболит вошёл, сел, молча выложил два свидетельства о смерти на стол. Ашот вытащил из шкафа бутылку Наполеона, наполнил две стопки. "Знаешь, ты тогда, после Муз-Джилги очень верно сказал, что зимой, на высоте, будут умирать быстрее и от незначительных причин. Ну, что такое просто упасть летом, а зимой это смерти подобно". Они выпили молча и не чокаясь. "Страшно идти в неизвестное, ещё страшнее кого-то туда посылать. Но люди всё-равно будут ходить зимой и будут знать лучше нас, как всё это делать"...

Много позднее, Айболит всё-таки вспомнил этого малыша, внука пожилого таксиста. Двадцати дней от рожденья, сепсис, септический шок. Тогда, пятнадцать лет назад, никто ещё не знал, с чем всё это едят. Он подумал, что сейчас уже, обладая нынешними опытом и знаниями, он мог бы его вылечить.

Автор: Борис Абрамов (Aibolit)
Фотографии К. Минайченко